Сегодня с первым светом встанут

Детьми уснувшие вчера,

Мечом призывов новых стянут

Изгиб застывшего бедра.

Они узнают тот, сиротский,

Северно-сизый, сорный дождь,

Тот горизонт горнозаводский

Театров, башен, боен, почт.

Они узнают на гиганте

Следы чужих творивших рук,

Они услышат возглас: «

Встаньте Четой зиждительных услуг!»

Увы, им надлежит отныне

Весь облачны и его объем

И весь полет гранитных линий

Под пар избороздить вдвоем.

(«Вчера, как бога статуэтка .»)

Стихотворению был предпослан эпиграф из Сафо: «Девственность, девственность, куда ты от меня уходишь?» Тема второго рождения, столь важная потом у Пастернака, подспудно жила в нем с самого начала, она коренится в самом факте его запоздалого, в двадцать три года, поэтического дебюта, связанного с пересмотром всей предшествующей жизни.

Ту же проблему выбора, самоопределения — в широком историко-эстетическом плане — по­ставили перед Пастернаком условия поэтическо­го движения 1910-х годов. Проходила смена поэтических направлений, поток футуристическо­го авангарда постепенно увлек молодого поэта в один из своих рукавов — в самый спокойный, правда,— в умеренно футуристическую группу «Центрифуга». Не здесь ли разгадка той мно-госмысленной материальной выразительности, к которой он стремился и в которой нередко видят формалистический произвол, способный разве что озадачить читателя? Или с другого конца, но тот же вопрос: может быть, поиск сцепления далеких по смыслу слов, поначалу не связанный у Пастернака с футуризмом как направлением, закономерно вел его к футуризму, в футуризме находил свое обоснование?

Пастернак впоследствии сам говорил о печати скоропреходящего времени, лежащей на его ран­них стихах: « .так это все небезусловно, так рассчитано на общий поток времени (тех лет), на его симпатический подхват, на его подгон и при­звук!» (письмо к О. Мандельштаму от 24 сентяб­ря 1928 года). И как все-таки трудно объяснить его через авангард, как неубедительны на этот счет попытки критиков, с каким бы знаком, оправ­дания или хулы, они ни проводились. Даже в рамках общепоставленной проблемы, не затра­гивающей самобытности его натуры, в рамках вопроса о традициях и новаторстве Пастернак несводим к тем решениям, которые предлагал футуризм. В. Брюсов не зря отнес Пастернака к «порубежникам», к тем, у кого футуризм «соче­тается со стремлением связать свою деятельность с художественным творчеством предшествующих поколений» '.

«Я читал Тютчева .»,— так начинает Пастер­нак воспоминание о работе над «Близнецом в ту­чах», и в сборнике различимы моменты близости к Тютчеву. Контакты с футуристическим крылом литературы - с Маяковским, Хлебниковым, а также с Северянином очевидны в книге «Поверх барьеров», соответствующей периоду «Центри­фуги». Особенно заметно воздействие Маяков­ского. Но все это не было механическим сочетани­ем, сложением частей — шел трудный поиск своей, вместительной и осмысленной, формы. Проблема «отношения к слову» и неотделимая от нее проблема содержательности формы породила в начале века острые теоретические и поэтические споры. Пастернак решал эту проблему в широком мировоззренческом аспекте. По поводу «Поверх барьеров» он писал К. Локсу 27 января 1917 года: «Нельзя писать в той или другой форме, но нельзя также писать и так, чтобы написанное в приливах и отливах своих формы не дало, то есть не подска­зало созерцателю своего упрощенного, момен­тального, родного, однопланетного, земного и близкого самой моментальности внимания очер­ка; потому что нет того дива на земле, перед которым встало бы в тупик диво человеческого восприятия; надо только, чтобы это диво было на земле, то есть в форме своей указывало на начало своей жизненности и на приспособленность свое­го сожития со всей прочей жизнью». Прекрасные слова. По основательности и емкости мысли они, наверное, опережают реальные результаты «По­верх барьеров», предваряют уже совсем близкую «Сестру мою — жизнь». И поясняют позицию Пастернака в футуризме. Он, конечно, как и фу­туристы, поэт «после» символизма. Но его взгляд на искусство как на орган восприятия — «нено­ваторский» с точки зрения авангарда и отделяет его от футуризма.

Похожие статьи:

Фонвизин в кружке Елагина
Одним из исследователей деятельности Фонвизина в кружке Елагина стала Н.Д. Кочеткова. И в своей работе «Фонвизин в Петербурге» начинает рассказывать об этой теме с того что, в 1762 Фонвизин ушел из университета и поступил переводчиком в к ...

Оригинальность языка, неповторимость поэтического слова Никула Эркая
Тематический и жанровый диапазон Эркая постепенно расширялся. Так, со временем он стал шире использовать традиции национального фольклора, о чем свидетельствует поэма «Песня о Раторе», написанная в 1936 году. В конце 30-х годов в мордовс ...

Эмма Бовари – центральный образ романа
Таков фон, на котором развертывается история главной героини – мадам Бовари. Отношение автора к героине двойственно. Когда Флобер исходит из оценки той среды, в которой задыхается мадам Бовари и которую сам Флобер тоже ненавидит, он ей со ...