Разделы


Роман "Андеграунд, или Герой нашего времени" - продолжение русской классической литературы
Страница 1

Материалы » Творчество и герои В.С. Маканина » Роман "Андеграунд, или Герой нашего времени" - продолжение русской классической литературы

Владимир Маканин в романе "Андеграунд, или Герой нашего времени" поднимает вечные философские вопросы о трагедии творческого человека, не находящего себя в современном мире, о его свободном осознанном выборе и ответственности за этот выбор. Сам роман во многом перекликается с сюжетными мотивами и образами русской классической литературы XIX века. Смотрите описание гибкая фанера купить в москве в розницу у нас.

Одно только название романа заставляет читателей обратиться сразу к произведениям великих русских писателей: к роману М.Ю. Лермонтова "Герой нашего времени" и к романам Ф.М. Достоевского.

Так же как и Федор Михайлович Достоевский, В.С. Маканин изображает человека "подполья". Повествование ведет человек, у которого нет своего дома: он живет в комнатах общежития тех людей, которые просто просят его присмотреть за этими комнатками. Вот это и есть современный тип "лишнего человека" русской классики - Петрович, герой-повествователь, - сторож "общаги".

Однако в этом чувствуется еще больший трагизм, чем в романах Ф.М. Достоевского, заключающийся в самообмане людей, в их неверном представлении уже о том, что есть зло, а что добро, что есть нравственно, а что нет. Ужасающе звучат слова Петровича о том, что "ничего высоконравственного в нашем не убий не было. И даже просто нравственного - не было" [1; с.156].

Представленный Владимиром Семеновичем Маканиным монолог повествователя в главе "Кавказский след" отсылает читателя не просто к роману Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание", но и к библейским заповедям. В его понимании "литература - это великий вирус", на страницах которого "не убий еще не есть не убий на снегу" [1; с.156]. Вот она и проступает, мораль современного человека: в книгах могут написать самое разное, писатели лишь предупреждают читателей о подлинной нравственности, сами не давая себе ясного представления о том, что это такое. Писатели убеждают людей в необходимости нравственного становления человека лишь на страницах своих книг, но не внутри каждого из них, и не внутри "я" того же Петровича. Его жизненный выбор выглядит очень простым: убил - и нет в твоем сердце теперь места для покаяния. Да и зачем? "Время целить в лбешник и время стоять на перекрестке на покаянных коленях. Мы, дорогой (говорил я ему-себе), скорее в первом времени, чем во втором" [1; с.157]. У Ф.М. Достоевского "подполье - изнанка человеческой души, те потаенные желания, в которых он стыдится признаться самому себе. Петрович близок Раскольникову тем, что разработал оригинальную жизненную философию - философию удара - права на преступление. Философия эта возникла как средство самозащиты от властей, постоянно подавляющих волю самостоятельно мыслящего человека, от КГБ и послушных ему издательств и психиатрических больниц. Вот что по этому вопросу пишет Р. С.И. Семыкина в статье "Локусы подполья в романе В. Маканина" "Андеграунд, или Герой нашего времени" [10; с.87]: "В формуле своей эта философия не агрессивна, не опасна, в интровертном значении это напряжение и прорыв паутины обволакивающих человека чужих рутинных "режимных мыслей", духовное пробуждение, прозрение и достигнутая свобода от всех догм; внешне это похоже на аналогичную философию Ивана Карамазова: жить по принципу "все позволено", т.е. независимо от обветшалых традиций, от "несостоятельной" веры. В повседневной житейской практике философия удара оборачивается рукосуйством, иногда примитивным (как удар в челюсть милиционеру отделении), а в другой раз и прямо убийственным: двух человек убивает Петрович, вдохновленный этой философией."

Разумеется, Петрович помнит о заповеди "не убий", но, в отличие от Раскольникова, он житель XX века воспринимает ее как социальную, а не религиозную заповедь. Современный человек, по его мысли, давно не руководствуется Словом Божиим, и он в этом отношении - как все.

В современном обществе, полагает он, право на убийство - привилегия немногих. Но эти немногие не одаренные благодетели человечества, а те, кто узурпировал власть: "… убийство было и есть всецело в их компетенции. Они (государство, власть, КГБ) могли уничтожать миллионами <…> Мне важны не столько они, сколько отдельный человек - не они, а я. Не они, а я, ты и он. <…> Размышлял о не убий. Конечно, литература нашего обманутого века в этом разделительном смысле не подскажет, одни жертвы. Зато ХІХ век… и предупреждение литературы (литературой) … и сам Федор Михайлович. Как же без него?!. Но ведь только оттуда и тянуло ветерком подлинной нравственности. А его мысль о саморазрушении убийством осталась почти как безусловная" [1. с156]. Не случайно после второго убийства в Петровиче наконец пробудилась совесть. Его все больше угнетает, обессиливает мысль, "что, убив человека, ты не только в нем, ты в себе рушишь" [1. с 254]. Новое отношение к нему общежитских сожителей - вытеснение из общаги, вызванное боязнью его претензий на квадратные метры, сам Петрович склонен объяснять тем, что "эта нынешняя и всеобщая ко мне перемена (общажников, их жен, женщин), их вспыхнувшая нелюбовь инстинктивно связана у людей как раз с тем, что я сам собой выпал из их общинного гнезда. Сказать проще - я опасен, чинил самосуд, зарезал человека, оставил детей без отца" [1. с.250-251]. Словом, Петрович начал, наконец, чувствовать то же, что испытал Раскольников после убийства старухи-процентщицы - свою разобщенность с людьми. Его терзает невозможность рассказать другому о своем преступлении (не встречает он человека, который мог бы выслушать его исповедь с сочувствием, оттого он захвачен психическим приступом, заставившим его кричать и метаться самым бесноватым образом и в итоге оказаться в той самой психушке, где уже много лет пребывает его несчастный брат. Петрович не раз потом думает о том, что если бы ему удалось выговориться, пусть даже перед ничего не понимающей флейтисткой Натой, не было бы этого срыва, не было бы психушки.

Страницы: 1 2

Похожие статьи:

«Песнь о Соколе» - гимн действию во имя свободы, света
«Безумство храбрых – вот мудрость жиз­ни» – утверждает Горький в «Песне о Соко­ле». Основной прием, с помощью которого утверждается этот тезис, – диалог двух раз­ных « правд», двух миросозерцании, двух кон­трастных образов – Сокола и Ужа. ...

Добролюбов
Ученик и соратник Чернышевского Николай Александрович Добролюбов (1836— 1861) опирался в своей критике на те же революционно-демократические идеи, которые лежали в основе подхода Чернышевского к вопросам эстетики. В своих выдающихся стать ...

Языковые средства создания гиперболы и литоты у Н.В. Гоголя
Мало кто из писателей создал такое количество «типов» как Гоголь. Они вошли в наше сознание и в историю культуры как яркое художественное обобщение отрицательных сторон человеческого характера. Плюшкин, Ноздрев, Чичиков, Хлестаков, городн ...